4

«Фррит!.. Флакк!..», затем «тук!.. тук!.. тук!..»

На этот раз к буре присоединился более решительный тройной удар молотка. Доктор спал, поэтому проснулся в ужасном настроении. Он открыл окно, в которое, будто картечь, влетел ветер.

— Я от булочника…

— Боже, опять он!

— Я его мать…

— Пусть вместе с ним подохнут и мать, и жена, и дочь!

— У него был припадок…

— Ай, припадок… Это пройдет!

— За проданный Донтрюну с Мессальфской улицы дом мы получили плату. Если вы не придете, внучка лишится отца, у дочери не станет мужа, а я… я потеряю сына…

Слышать слова старухи, у которой от холода стыла кровь в жилах, а дождь пронизывал до костей худое тело, было страшно.

— Двести фретцеров, — заявил бессердечный Трифульгас.

— Но у меня только сто двадцать!

— Спокойной ночи!

Но, закрыв окно и поразмышляв, он пришел к выводу, что за полтора часа ходьбы и за полчаса визита получить сто двадцать фретцеров совсем неплохо — получалось по фретцеру в минуту. И он решил, что даже такой небольшой суммой не стоит брезговать. Вместо того, чтобы снова лечь спать, он оделся потеплее, оставил зажженную лампу возле «Свода Законов», раскрытого на 197 странице, и, открыв дверь, остановился на пороге.

— Где деньги? — спросил он у восьмидесятилетней старухи, ослабленной годами нищеты и страданий, которая стояла, опершись на свою палку.

— Вот они. И пусть Бог вознаградит вас за доброту вашу!

— Бог! Деньги от Бога! Разве видел кто-нибудь их у него?

Позвав Гурзофа и дав ему в зубы небольшой фонарь, доктор направился к морю. Старуха последовала за ним.

5

Какая ужасная погода! Из-за сильного урагана вовсю звонили колокола Святой Фильфилены. Это плохой знак… Но все это вздор! Доктор Трифульгас не был суеверен и верил даже не в науку, а только в то, что приносило ему деньги.

Дорога, под стать погоде, тоже была ужасной. Камни, как водоросли, скользкие, скрип лавы под ногами и темень. Дорога освещалась мерцавшим и гаснувшим светом фонаря в зубах Гурзофа да вспыхивающим время от времени пламенем на Ванглоре, на фоне которого виднелись передвигающиеся силуэты. Поскольку кратеры были недоступны исследованию, никто не знал, что там творится. Может, там обитают существа подземного мира, испаряющиеся при выходе на поверхность?..

Море цвета мертвенной белизны искрилось, сливаясь со светящейся линией прибоя. Доктор и старуха сначала шли по изгибам бухты побережья, потом, поднявшись до поворота дороги, меж волнистых дюн.

К хозяину приблизилась собака, словно говоря ему: «Гм! Еще сто двадцать фретцеров попадет в сейф! Так вот и наживают состояние! Увеличится виноградник, и на ужин одним блюдом будет больше! И верный Гурзоф больше получит! Значит, лечить нужно только богачей, избавляя их от лишних денег!»

Старуха наконец остановилась, показывая дрожащим пальцем на красноватый огонек, светящийся в темноте. Это и был дом торговца Форта Картифа.

— Там? — спросил доктор.

— Да, — ответила старуха.

— Ay-ay-ay! — залаял Гурзоф.

Внезапно, всколыхнувшись в своих недрах, загрохотал Ванглор, и сноп пламени вместе с дымом поднялся до зенита, пронизывая облака. И доктор Трифульгас не устоял перед этими толчками и упал.

Когда он, богохульствуя, как истинный христианин, поднялся и осмотрелся, старухи не было. Куда же она подевалась? Может, провалилась в какую-нибудь трещину в почве или испарилась?

Собака неподвижно стояла на прежнем месте, но на задних лапах, держа в открытой пасти потухший фонарь.

— Пошли! — пробормотал доктор Трифульгас. — Деньги я получил и, как честный человек, должен их заработать.

6

На расстоянии полукертса ничего не было видно, кроме одной светящейся точки, вероятно, в хижине умирающего. А вот и дом булочника. Ошибиться нельзя, старуха указала на него пальцем.

Доктор пошел быстрым шагом навстречу свистящему ветру и пронизывающему дождю, и по мере продвижения, дом, построенный на открытом месте, вырисовывался все яснее. Но что это? Этот дом странным образом был похож на моктронский «шесть—и–четыре»? То же расположение окон на фасаде, та же маленькая дверь, закругленная вверху.

Доктор подошел к дому так быстро, как только возможно при такой буре, толкнул полуоткрытую дверь и вошел. От сильного ветра она тут же захлопнулась за ним. Оставшийся на улице Гурзоф завыл, время от времени делая небольшие промежутки.

Что за чертовщина? У Трифульгаса создалось впечатление, что он находится в собственном доме. Но он не мог заблудиться, так как ни крюков, ни обходов не делал, значит, это Валь-Карньу, а не Люктроп… А между тем, тот же низкий со сводами коридор, та же деревянная винтовая лестница с широкими перилами, пришедшая в ветхость от долгой службы.

Поднявшись по лестнице до площадки, он увидел, что из-под двери, как и в «шесть—и–четыре», пробивается слабая полоска света.

Неужели это галлюцинация? При смутном свете он узнает свою комнату: желтый диван, шкаф из старого грушевого дерева, несгораемый шкаф, куда он собирался положить заработанные сто двадцать фретцеров…

Тут и его кресло с кожаными подушками, и столик с гнутыми ножками, на котором, рядом с гаснущей лампой, лежит открытый на 197-й странице «Свод Законов»…

— Что это со мной? — пробормотал доктор, и ему стало страшно. Зрачки расширились, тело словно уменьшилось, и его окатил ледяной пот, вызывая лихорадочную дрожь.

Но нужно спешить! Сейчас погаснет лампа, и умирающий тоже…

А вот и его кровать с балдахином, закрытая пологом с разводами. Не может быть, чтобы ложе Форта Картифа было здесь!

Доктор Трифульгас открывает занавеску дрожащей рукой и склоняется над неподвижным телом…

— Боже! Кто это? — На ужасный вопль с улицы ответил зловещий собачий вой.

Выходит, умирающий не Форт Картиф, а он, доктор Трифульгас!..

Удар сразил его самого! Апоплексия! Апоплексия с резким выходом серозной жидкости в полость мозга и с параличем тела.

Да, это тот, кого звали к больному и кому платили! Это тот, кто бессердечно и жестоко отказывался помочь бедному человеку! И это он должен умереть!

Доктор Трифульгас чуть с ума не сошел. Он считал себя уже погибшим. Приступы, учащающиеся каждую минуту, лишают больного способности действовать, останавливая сердце и дыхание. Но тем не менее он еще в сознании…

Что же делать? Может, пустить кровь и тем самым уменьшить ее прилив? Если доктор Трифульгас будет колебаться, то он умрет!.. В те времена еще делали кровопускания, таким образом спасая от апоплексии тех, кому не суждено умереть от нее.

Доктор Трифульгас выхватывает из своих инструментов ланцет, делает надрез на руке своего двойника, но кровь из его руки не течет. Тогда энергичными движениями он начинает растирать ему грудь, и в его собственной груди жизнь прекратилась. Он греет ему ноги горячими камнями — холодеют его собственные ноги…

Вот его двойник вытягивается, бьется, испуская предсмертный хрип…

И, несмотря на все свои познания, доктор Трифульгас умирает на своих собственных руках.

— Фритт!.. Флакк!..